Моя история – это история обычного человека. Социолог, психолог, медиаэксперт, у меня есть дочь 14 лет, мой дом — Харьковская область, 12 км от границы с рф, это фактически прифронтовая территория сейчас.
Работа с военными журналистами и на линии фронта
Я проработала 20 лет в университете на разных должностях, с 2016 по 2021 год была руководителем отдела рекламы и брендинга Каразинского университета.
Что касается журналистики, с 2008 года я являюсь председателем и основателем ОО «АСТ», которая проводит тренинги по медиаграмотности, организует школы и различные мероприятия для журналистов и дипломатов, в том числе с акцентом на то, как писать и говорить о войне.
Ольга Гужва: о работе журналиста на войне Фото: facebook.com/o.guzhva
В 2015 году при поддержке посольства США в Украине я основала и возглавила онлайн-радио ЗИР, платформу для обучения студентов и школьников. Мы провели медиашколы для школьников и студентов, создали тысячи подкастов, а в конце 2021 года начали обучать военной журналистике.
Еще одна инициатива, связанная с медиа, — ОС «Консорциум ветеранских организаций Востока», чьим соучредителем я являюсь с 2020 года. В частности, сейчас при поддержке IMS мы реализуем проект «Медиацентр Восток».
С января 2022 года я работаю на линии фронта с зарубежными медиа, а с июня 2022 года являюсь программным менеджером проекта Ukraine Voices IWPR (Institute for War and Peace Reporting — 
).
Участвую в куче различных проектов для общин и перемещенных лиц, проектов по культурной дипломатии и т. д.
Как западные медиа уговаривали писать о войне в Украине
Для меня война началась не 24 февраля 2022 года, а 9 лет назад, и между этими двумя датами не было мира.
Была война — несколько странно, что не для всех очевидная, но реальная, как и сегодня. На ней гибли люди, эвакуировались с территорий боевых действий, были боль и потери, были страхи людей, бежавших от обстрелов. Эти ощущения сейчас знакомы каждому, но они были очень далеки для большинства 9 лет назад.
В 2014 году я только что вернулась со стажировки из США. Именно в этот период многие усилия и контакты были задействованы для того, чтобы привлечь внимание к событиям в Украине, но иностранные медиа приходилось уговаривать об этом писать.
Что касается дезинформации со стороны россии и ИПСО, тогда ей наиболее подходило выражение «не все так однозначно».
Следует отметить, что Евросоюз официально признал угрозу распространения дезинформации только в 2015 году (Action Plan against Disinformation). Но настоящее осознание масштабов угроз пришло только в 2016 году, а до реальных действий вообще дошли только в 2022 году.
Ольга Гужва: западные медиа до 2022 года неохотно писали о войне в Украине. Фото: facebook.com/o.guzhva
Война в Украине была невероятно тяжелой темой, а количество материалов по освещению событий было существенно меньше того, что делала россия. Эта тема была непонятна и неоднозначна для большинства иностранцев.
События вокруг МН17 немного заставили задуматься, но россия не сдавала свои позиции по производству нарративов и дезинформации.
Надо признать, что тогда информационный фронт мы не держали, да и не сильно пытались на самом деле.
Журналисты не были готовы к полномасштабной войне
Сейчас у нас есть новые вызовы и новые игроки, но старые проблемы.
Мы не готовились к войне. И это не только о медиасообществе, это всеобщая история.
Не было проведено никаких тренингов для редакций по тактической медицине, не было никакого понимания моментов работы на линии фронта, отсутствовало обеспечение журналистов средствами индивидуальной защиты.
Журналисты не были готовы к полномасштабной войне. Фото: facebook.com/o.guzhva
Новая фаза войны застала нас врасплох — мы были не готовы.
Да, мы справились и справились достойно, но это стоило жизни тем журналистам, которые погибли, ранены или взяты в плен. Это слишком высокая цена беспечности в течение 9 лет.
Какие вызовы стоят перед украинской журналистикой
Война актуализировала для украинской журналистики необходимость самоопределения, запустила процессы формирования субъектности, создания новой формации независимых и профессиональных медиа.
Очень важны в этом процессе саморегулирование и сплоченность медиасообщества, ведь именно это позволит противодействовать цензуре со стороны государства.
Существует много неотложных проблем, которые нужно решать совместно. Это и проблемы аккредитации, и единая пресс-карта, и подготовка журналистов для работы в условиях войны.
Мы потеряли 9 лет, и сейчас нет ни пула профессионально подготовленных военных журналистов, ни пресс-офицеров, которые понимают законы информационного пространства и современно подготовлены. Это усложняет нам работу сейчас, но мы держимся и достойно держимся.
Война не имеет оттенков и полутонов
Еще один интересный вопрос, который задавал себе каждый журналист, работавший на линии фронта, — язык вражды: гарантировано ли право Европейской конвенции на свободное выражение своего мнения и позиции.
На войне феномена «у каждого своя правда» просто не существует.Ответ, конечно, очевиден по профессиональным стандартам, но очень трудно было, особенно с самого начала, провести границу между позицией гражданина и профессиональной позицией. Много об этом говорили на публичных мероприятиях.
Сейчас эта проблема уже не стоиттак остро, но сначала было много эмоций, которые хотелось транслировать.
Вот несколько объяснений, которые должны стать очевидными для каждого украинского (и не только) журналиста:
- «Черное и белое»: у войны нет оттенков и полутонов, а феномена «у каждого своя правда» просто не существует.
- «Ноль» — это не крайняя позиция, это что-то среднее, хорошо иллюстрирующее фразу, что правда где-то посредине. Так и есть — правда живет на нуле. Есть сомнения — тебе сюда, есть вопросы — ответы здесь. Чем дальше ты от нуля, тем тяжелее воспринимается ситуация, многие вещи просто невозможно постичь, они выглядят иначе.
- «Ноль» — это позиция, с которой лучше понимаешь ситуацию. Наша проблема в том, что люди, принимающие ключевые решения, регулирующие работу практиков, не выходят за пределы своего кабинета и не видят реальную картину. Они имеют фрагментарное представление о происходящем в реальности. Поэтому они общаются на языке запретов и бюрократических процедур.
Ноль — это не крайняя позиция. Есть сомнения — тебе сюда.Это потому, что они не понимают, как на самом деле происходят вещи в полях, и вместо того, чтобы признать и строить диалог с практиками, они издают приказы и создают процедуры вместо действенных алгоритмов и протоколов взаимодействия.
Потому что они банально опасаются признать свою некомпетентность. Так и хочется им сказать: страшно – это о другом. Вы даже не представляете, как это, когда реально страшно.
- Война – это состояние, когда ты сначала считаешь часы, потом дни, потом недели, а потом теряешь чувство времени вообще. И ты уже не знаешь, какой день, месяц, где ты сейчас. У тебя есть два маркера – 24 февраля и Победа. И ты просто двигаешься к цели.
Что изменила война в жизни журналистов
Война изменила твое чувство безопасности, ты воспринимаешь страну как зоны, в которых ты работаешь в РРЭ и спишь полностью одетым и обутым, и другие, где ты можешь позволить себе жить нормальной жизнью.
Труднее всего приезжать к себе домой в бронике и шлеме, фоткать остатки ракет у себя во дворе (частный дом, Харьковская область, 12 км до границы с рф — прим. авт. ), где прошло твое детство, где выросла твоя дочь.
Война — это не Голливуд. И ни одно фото не стоит жизни человека.Часто спрашивают, страшно ли? Чувства ужаса не может не быть — у тебя перехватывает дыхание от каждого взрыва, ты физически реагируешь на каждый звук. Но ты продолжаешь действовать, выполнять свою работу, потому что ты хорошо подготовлен и имеешь определенные навыки выживания. Такая реакция на громкие звуки сохраняется, даже когда ты вдали от линии фронта, в относительно безопасных городах.
Умирать не страшно, страшно жить с сознанием того, что ты мог что-то сделать, а не сделал. Это реально страшно осознавать, что ты просто ждал, пока все закончится.
Война — это не Голливуд, но достаточно часто, особенно иностранные журналисты, этого не осознают.
За каждым кадром, сюжетом – десятки часов планирования и подготовки, командной работы. Но ни одно фото не стоит жизни человека.
Трудно слышать истории людей, которых пытали или насиловали, которые были свидетелями ужасных событий. Еще труднее слушать сторонников «русского мира», ожидавших его, а сейчас считающих, что им все должны.
Ольга Гужва: что журналисту следует знать об освещении войны. Фото facebook.com/o.guzhva
Трудно возвращаться в тыл к нормальной жизни, просто идти по улицам, пить кофе, держаться за руки, целоваться, обниматься.
У меня в квартире, в относительно безопасном городе в тылу, рядом с кроватью стоит броник и собранный рюкзак, а когда мы идем в город, у меня с собой всегда аптечка и турникет. Прогулка по парку превращается в активацию алгоритма безопасности поиска мин, и это подсознательно. Мы шутим, что фразу «по газонам не ходить» придумали люди с ПТСР.
Война сделала нас радикальными и нетолерантными. Но именно эти вещи делают тебя подлинным.
Мы шутим, что фразу «по газонам не ходить» придумали люди с ПТСР.Ты – это твои компетенции, потому что работа на фронте не терпит фейков и ложных статусов. Прежде чем ехать на фронт, нужно дать ответ на основной вопрос: «кто ты?», «чего ты стоишь?», «в чем твоя сила?» — как бы смешно это ни звучало, но это так. Неверный ответ или ложное определение может стоить тебе или твоей команде жизни.
Главный враг на фронте – это некомпетентность.
На войне нет гендера, но есть пол
На войне нет гендера, и это правда, но есть пол. Никто не учит женщин перед поездкой в зону проведения боевых действий простым вещам.
Ведь больше всего сложностей вызывают именно они, простые и понятные в тылу моменты, но на фронте находятся абсолютно за пределами понимания.
Мужчины более приспособлены для работы в экстремальных условиях физиологически, но это не значит, что женщины не могут. Могут даже лучше, но для них это дополнительный челлендж.
Никто не учит журналисток, как делать в бронике бытовые вещи, когда ты в зоне проведения боевых действий, и нет возможности его снять, как сходить в туалет. К примеру, как работать в таких условиях, когда у тебя месячные, которые от стресса и постоянных нагрузок могут быть не по графику. На тренингах обычно об этом не говорят.
Чему учатся люди на фронте и почему мир не будет легче войны
На войне ты можешь бодрствовать долгое время, учишься спать по 15 минут, не есть, вообще можешь много сверхчеловеческих вещей. Ты можешь спокойно задавать вопросы и слушать ответы о пытках, убийствах родных и многих других ужасов спокойно, взвешенно, профессионально.
Но потом, когда рядом улыбающиеся люди, кофе, безопасность — ты остаешься с этой информацией один на один, и тебя накрывает... неожиданно. И это труднее всего — жить с этим опытом. Понятия нормы в довоенном опыте для тебя уже не существует.
Ольга Гужва: после войны многим вещам придется учиться заново. Фото: facebook.com/o.guzhva
Когда закончится война, нам придется учиться многим вещам заново. Надо будет свыкаться с новым опытом. Мир – это не отсутствие войны, его нужно будет выстраивать. Нам будет тяжело так же, как тяжело сейчас. Такая она цена жизни, свободы, достоинства. Мы не начинали эту войну, но мы ее закончим! И обязательно Победой!
Публикация подготовлена в рамках проекта «Журналисты важны», инициированного Национальным союзом журналистов Украины.
Редакция не несет ответственности за содержание материала и может не разделять мнение его автора
Читайте также
