Городская скульптура. С широко открытыми глазами

Ирина Белан

PR эксперт, журналист

Часть 3

«Все смешалось в доме Облонских!» — это сакраментальное толстовское приходит на ум, когда читаешь отзывы об открытом 26 августа во Львове памятнике Себастьяна Швейкарта. Скульптура посвящена сыну композитора Вольфганга Амадея Моцарта, Францу Ксавьеру, тоже композитору. Ее появление приурочено к 230-летию со дня его рождения и пятилетию фестиваля LvivMozArt.

Рефреном в стройном многоголосье тех, кто посчитал нужным высказаться, звучит сакральное, что художник должен создавать легкие для понимания произведения. Вступают ожидаемые партии, что всему виной Малевич. Куда ж без него? К ним присоединяются уверенные голоса тех, кто во всем клянет штрейкбрехера Пикассо. Оба превратились в точку отсчета, с которой начинается любая дискуссия в парадигме современного искусства.

Основной же хор довольно слаженно выводит партию о том, что решение о судьбе памятника должно находиться в руках простых людей. И если первые тезисы легко парируются тем, что художник никому, кроме как себе, ничего не должен, а в отношении Малевича и Пикассо время и опыт уже расставили все на свои места, то предложение отдать простым людям на откуп судьбу культурного городского пространства требует определенных объяснений.

Во-первых, простые люди и так все время решают. Когда я вижу очередной пенек с алюминиевым тазиком, выкрашенным под мухомор, лебединые стаи из шин у подъезда или психоделические березовые гаи на стенах парадного — это явно решения простого человека, которого ничье мнение нисколько не интересует. Он творит в рамках своей лебединой субкультуры. И заботит его лишь желание высказаться в предпочтительной для него визуальной форме.

Допустим. Означает ли это, что сложным людям, а ведь если есть простые, значит, должны быть и сложные, так вот — сложным людям также должно быть предоставлено право высказываться? Паритетность ведь еще никто не отменял. Логично предположить, что да. Причем к сложным относятся не те, кто понимает скульптуру Моцарта или разделяет эстетику ее автора. Сложные люди естественно принимают многоуровневость среды и готовы к тому, что в ней есть что-то неподвластное их пониманию.

Подобная гибкость и толерантность идут вразрез с нашей общей ментальностью. Мы все выросли в довольно комфортной среде. Когда я говорю «комфортной» — это не означает удобной. Комфортной в этом случае приравнивается к «понятной». Генетически мы готовы воспринимать легкоузнаваемые и легкоусваиваемые визуальные образы.

Геннадий Гладков точно обозначил методы восприятия произведений искусства:

Если видишь, что с картины

Смотрит кто-нибудь из нас, -

Или принц в плаще старинном,

Или в робе верхолаз,

Летчик или балерина,

Или Колька, твой сосед, -

Обязательно картина

Называется портрет.

А во Львове появилось нечто стигмативное, восприятие которого требует недюжинных усилий ума и сердца. Как тут не помянуть «добрым» словом Малевича, который открыл ящик Пандоры, лишив искусство девственной чистоты восприятия!

До истории со скульптурой Моцарта я думала, что отсутствие глобальных планов развития городской скульптуры объясняется просто — «руки не дошли». Ан – нет! Оказалось, что все дело в страхе. В неосознанном страхе оскорбить, обидеть простого человека, привыкшего к понятной среде. Что собственно и произошло.

Я обещала, что третья часть будет посвящена оптимистическим прогнозам на будущее. На будущее наших городов. На место искусства в будущем наших городов.

Кажется, что казус со скульптурой во Львове не оставляет надежды на него. Ключевое слово — «кажется». С любым неведением нужно и можно работать. Просветительство все еще имеет место быть.

В 1975 году к французскому психоаналитику Клотеру Рапаю обратилась компания Nestle. Она пробовала завоевать японский рынок с помощью кофе и потерпела поражение. Сложно было ожидать другого в стране со сложившимися веками традициями потребления чая. Рапай разработал долгоиграющую стратегию – он предложил начать с детей, выпустив конфеты со вкусом кофе. Дети выросли, вступили в активную покупательскую фазу, импринтинг, влияние пережитого детского опыта на поведение во взрослой фазе, сыграл свою роль. Причем Nestle получили двойной эффект – продвинули кофе и выдали на-гора новый продукт.

Да, игра в долгую – это не наша национальная история. Мы воспринимаем себя в общей массе как бегунов на короткую дистанцию. В наших силах начать долгий забег. Начать с начала — с детей. Взрослые подтянутся за ними. Подтянутся или смирятся. Я не понимаю прическу своего сына, я ее принимаю. И да, диалог не всегда возможен – иногда надо молча делать свое дело, не вступая в бессмысленные баталии. Как говорил один из моих шефов: «Вступая в спор, ты уже проиграла». А дети со временем вырастут – с ними это всегда случается, войдут в зрелую фазу простых людей. И вдруг окажется, что простые люди – это продукт мифотворчества. Нет простых и сложных людей. Есть просто люди.

Небольшое лирическое вступление перед финалом. У вас вызывают недоумение позирующие перед фотографом люди, вдруг начинающие корчить рожицы или ставящие рожки соседу? Психологи говорят, что это естественная неловкость людей, у которых нет проработанного сценария поведения перед камерой. Не имея поведенческих штампов, они пускаются в подчас нелепые импровизации. Мы не имеем отшлифованного временем опыта бытовой коммуникации с современной скульптурой, поэтому импровизируем – в ход идет весь проверенный годами набор — от деструктивного словоблудия до надписей на скульптурах. Мы привыкли, что место искусству в музее или на пьедестале, окруженном ноготками и бархатцами. Тем не менее в Украине есть примеры многолетней успешной работы культурной институции со скульпторами, поменявшей парадигму восприятия места современной скульптуры.

В этом году в Каневе творческое объединение ЧервонеЧорне проводит 10-й скульптурный симпозиум, в котором участвуют украинские мастера Александр Дяченко, Василий Корчевой, Илья Новгородов, Виталий Протосеня и болгарский скульптор Здравко Здравков. Результаты их работы станут частью экспозиции общедоступного парка гостиницы «Княжа Гора – Місце Сили». Ключевое слово – «общедоступного». Свадебные фотосессии в скульптурном парке стали уже местной традицией. Скульптуры предыдущих симпозиумов расположились и на берегу Днепра. Мимо них рано утром тащат по песку плоскодонки рыбаки. Днем рядом загорают и купаются жители Канева и приезжие. Они уже не вызывают недоумения. К ним привыкли. С ними научились коммуницировать на бытовом уровне. С ними научили коммуницировать на бытовом уровне. И это была игра в долгую. Эффективная игра в долгую.

А есть ли у нас ресурсы для долгого забега? Есть ли бегуны? Словом, есть ли те, кто заполнят пространства наших городов современными и РАЗНЫМИ скульптурами? Напишу имена лишь некоторых из них, постаравшись не впадать в эмоциональную экзальтацию. Назар Билык. Алексей Золотарев. Никита и Егор Зигура. Александр Дяченко. Юрий Багалика. Владислав Волосенко. Юлий Синкевич. Владимир Кочмар. Василь Татарский. Владимир Сай. Степан Рябченко. Антон Логов. Керамисты Юрий Мусатов и Олеся Дворак-Галик, художники с невероятным, пока еще неоцененным городом потенциалом.

Керамика традиционно воспринимается как искусство малых форм. Давайте тогда будем последовательны до конца, разрушим и этот стереотип и предоставим керамистам возможность высказаться масштабно. Анна Миронова, художник, которая является автором нескольких абсолютно фееричных пространственных композиций. Алена Кузнецова, художница, автор экспрессивных полотен, внезапно и радостно для меня пришла в керамику, а от керамики до городской скульптуры – рукой подать. Алена, дотянись, пожалуйста! Никита Власов, фантастический график, чей грандиозный потенциал в создании скульптур ему и нам еще придется для себя открыть. Я обещала избегать эмоциональной окраски и не смогла.

И мы не сможем противостоять тому, чтобы искусство вышло на улицы города. Мы не сможем диктовать ему удобные для себя формы. Мы можем быть мужественными, чтобы признать факт нашего непонимания. И любопытными, чтобы попытаться понять его.